няяя, какоё подарок!!!!!!! ааааа :squeeze: спасибо!!! SIBYI

[YUGGY]

16.12.2010 в 17:14

Пишет  SIBYI:

Проздрав.. ля.. фля)) (с) Сова из Винни-Пуха.
Название: Поспешные выводы
Автор: SIBYI
Beta: alisa-chuchi
Fandom: Ai no kusabi
Персонажи: Рауль/Каце.
Жанр: романс/ангст/стеб.
Рейтинг: НС-17
Размер: мини
Статус: закончен.
Disclaimer: права у тех, кто в праве..
От автора: … вот вроде и умненький у нас товарищ Эм, а сюрпризы делать не умеет..
И отдельной строкой: .... посвящается UGGI, чья великолепная работа Рауль/Каце/рельеф/гипс, собссно, и сподвигла..)

В настоящий момент.

Каце сосредоточенно вгрызался в пятничную пробку. Протекторы плавились, почти прилипая к идеальному, как и все в этой чертовой Танагуре, асфальту. Двигатель сипел на пределе своих скрежещущих и таких бездушных обертонов. Габаритные огни слепили и доводили до крайней степени осатанения. Мечущиеся полосы рекламных призывов царапали бледное лицо рыжего, оставляя на нем разноцветные и чуть подрагивающие пятна разгульно-бестолкового вечера.
Уже минула неделя с того проклятого дня, когда этот... Блонди просто слил его. Так же мягко и изящно, как и все, что он делал.
Уже семь дней левый висок разламывает одна единственная фраза:
«…я позову тебя сам…»
Эти тринадцать букв... Они никогда не спят. Они выжирают изнутри. Они просто не дают ни секунды покоя. По кусочку отгрызая то, что осталось от 9 граммов самого беззащитного, которое с каждой секундой бьется все тяжелей и обреченней.
«…я позову тебя сам...»
И это после той самой ночи, когда в их телах не осталось ни одной капли спермы, когда рассвет удивленно таращился на двух обессиленных и счастливых идиотов. Которые, даже засыпая, продолжали двигаться навстречу восходящему Солнцу.
Они уже почти растворились и потеряли свою темно-алую остроту. Следы жадных пальцев и губ. На плечах, груди, спине, бедрах. Цвета этой неуемной и безоглядной страсти уже нет. Как нет и ставших уже такими привычными звонков. После которых даже понять не успеваешь, как ты оказался в эосской постели. Такой дрожащий и сразу на все готовый. Зато остался этот запекшийся в сознании зов. И опасные зеленые, чуть измененные страстью глаза. И обманчиво хрупкие цепи бесконечных золотистых волос. В которых путались твои беспомощные руки, пытаясь схватить такой ускользающий и такой обжигающий воздух. Невероятная сила проникновений, выворачивающая наизнанку все сны и желания. Грубые, безудержные движения и нежнейшие слова. Они все-таки заставили поверить тебя... что так будет всегда.
Оказывается, коррекцию разума или его остатков можно делать и так – без сложных приборов и многоуровневых методик. Просто издеваясь над изнывающим и просящим еще и еще телом... Едва удерживаясь на тонком и остром луче все длящегося и длящегося предоргазма. Цепляясь за равномерно и мощно движущиеся плечи. На которых еще минуту назад беспомощно подрагивали от яростных толчков твои невесомые ноги. И эти бесконечные чертовы признания... Разрывающие на миллионы осколочных слез загустевшую от стонов ночь.
Рауль...
Мы оба знали, что так не должно быть. Слишком глубоко и страшно. Слишком быстро.
Слишком ярко.
Шрам. Скулит вялым кровотоком от отсутствия прикосновений. Как внезапно ставший бездомным щенок. Тянет каждую жилку. Каждый миллиметр. Скручивает. Болит.
Рауль...
Ты так любил трогать его. Кончиком языка. Медленно, сверху. Постепенно накрывая твердыми и теплыми губами, захватывая не только багровую реку минувших страданий, но и болезненно откликающуюся на каждое касание душу.
Счет дням потерян...
Остатки былой кересской гордости растворились в бесконечном и изматывающем вихре этих запретных воспоминаний.
О том, что, возможно, будет самым дорогим и тайным до бесчувствия кошмаром.
О том, что уже никогда не произойдет...


- ...я жду Вас сегодня вечером. И надеюсь на то, что Вы все поймете и сделаете правильно.
Господин Эм не спешил сбросить соединение. Хотя экран коммуникатора уже поплыл кобальтовой матовостью, расходящимися цветными кругами только что исчезнувшей картинки и почтительно отцифрованным прощанием.
Все изменилось в прошлый четверг. Когда его рыжий, умирая под ним, сказал – а вернее, проорал на весь Эос то, от чего волоски вдоль позвоночника до сих пор встают дыбом.
Очень поздно и очень одиноко. Стрелки старинных часов уже разделили тускловатую поверхность хронометра на «вверх» и «вниз». Мучительно хочется смаковать едва уловимый шлейф того самого запаха... Когда любимого уже не удержать даже в своих сильных руках, и твой мужчина бьется под тобой, громко исходя на бессвязную и только тебе предназначенную серенаду. Хочется снова и снова слышать свое имя, на все лады и тональности прошивающее лиловый сумрак раскаленной спальни. Утолять бесконечную жажду обладания, выцеловывая следы собственной несдержанности – и вновь добиваться обессиленной взаимности.
Скоро полночь.
В этот час Танагура дышит тщательно скрытыми добродетелями и безрассудно выставляемыми напоказ пороками. В этот нулевой миг каждый ищет свое: кто-то исходил уже двадцатый бордель в искренних поисках продажной любви – а кто-то уже несколько часов не в силах сдвинуться с места, боясь вспугнуть любимый профиль, так отчетливо читающийся в каждом проплывающем над никогда не спящим городом облаке.
Рауль пьет ночь. Медленно и жертвенно пробуя очередной оттенок горечи. Там, где-то далеко внизу – разноцветные автомобильные потоки, текут беспокойными реками, сливаясь и расцепляясь, огибая и замыкая. Тревожа идеальное сердце надеждой на то, что в одной из этих сверкающих капель, возможно, находится ссутулившийся человек, забывший в углу рта почти дотлевший окурок.
Блонди запрокидывает голову, подставив лицо и волосы под мягкие плети серебрянного ветра, пытаясь еще раз услышать то, что уже навсегда надежно запрятано среди неторопливо вращающихся созвездий… Заворачивающихся вечной спиралью, слагающейся из полуночных и предутренних откровений всех, кто сегодня осушил до дна лихорадочные сердечные тоны своих любимых…
Две амойские луны. О, Юпитер… как они похожи на…
Эм провел пальцами по кристаллической столешнице – так, что на ней едва не остались искрящиеся бороздки от его ногтей.
Возможно, это все неправильно. Хотя, как может поступать нелогично один из самых рационально скоординированных Блонди, для которого человеческое тело всегда было лишь плохо и хлипко сгенерированным подобием собственного идеального механизма?
Как можно стать настолько зависимым от этих скрытых под так рано стареющей кожей, перламутровых почечных соцветий? Неряшливо скрученных нитей нервных окончаний? Удушливо-кровавых рек артерий? Как можно так неотрывно и безоглядно думать об этом худощавом, но таком волнующе-мускулистом теле, зная, что это тело может не только принимать но и исторгать?
Как и когда эта алогичная инфекция поразила такое уравновешенное и всегда методично сканирующее всех и вся воображение?!
Но Рауль Эм честен с собой даже в этом, странном и никогда не прекращающемся анализе. Его кареглазая слабость. Первый Консул был прав. Не думай, не препарируй, не высчитывай. Все равно не поймешь, почему именно эти губы так хочется смять в неконтролируемом поцелуе, почему именно в эти глаза так хочется смотреть до тех пор, пока сознание не взорвет ослепительное небытие. Совершенно не заботясь о том, что и собственные зрачки плавятся от неудержимой и такой непозволительной страсти…
- …Господин Советник. Вас ожидает тот, кого Вы пригласили…
Почтительные колокольчики фурнитурова голоса вспугнули колышущиеся занавеси огромной террасы – и Рауль Эм вновь стал тем, кем ему и положено быть.
Идеальным Блонди.

Некоторое время назад.

По полуосвещенному терминалу, ловко и нагло запрятанному в бесконечных лабиринтах прикосмопортных строений, бесшумно сновали бойцы светлого гения черного рынка. Несколько трехэтажных рядов оцинкованных контейнеров в который раз пересчитывались и маркировались перед составлением окончательного списка контрафактного груза.
Каце, как кересский сопляк под кайфом, радовался тому, что очередная (довольно скользкая во всех отношениях) операция завершается не только наилучшим, но и наивыгоднейшим образом. Роялти от сделки позволит ему… эээ… то есть, им рвануть на краткосрочный отдых. За радужную орбиту какой-нибудь супер-тропической планетки, сплошь состоящей из ласковых пляжей и запрятанных в густой инопланетной зелени, неприступных и таких комфортных отельчиков…
Это будет не просто счастьем. Это будет раем.
Каце отдал бы многое ради того, чтобы посмотреть, как будет выглядеть его церемонный генетик в простеньких джинсах и легкомысленной футболке.
Его Рауль. Босой и растрепанный. Пропахший радостным удивлением и запахом самых настоящих цветов.
Рауль. Осторожно, как кот лапой, пробующий на ощупь ершисто-галечные накаты невысокого прибоя. Входящий в предзкактную, отливающую лимонно-розовым, соленую рябь. Неумело, но отважно пытающийся повторить все эти движения, помогающие удержаться на глянцевой поверхности чужого, но ставшего таким своим океана.
И, конечно же – то, что совсем невозможно на Амои, и от этого, наверное, самое главное.
Прогулки.
Два обычных парня. С необычным блеском в глазах. Свободные и скованные одновременно. Цепи Эроса – невидимы, но держат так крепко, что только и остается бежать по небу вслед за только вам понятными взмахами ресниц, зная, что только в этих сладких оковах можно обрести истинную безбрежность полета.
Никаких сьютов. Никакой публичной субординации и чуть показного и именно от этого такого мучительного равнодушия. Никаких свиданий украдкой. Полное отсутствие понимающих и якобы отстраненных взглядов ближнего круга охраны и обслуги.
Только некто по имени Рауль и тот, кого все зовут Каце.
Пусть всего несколько дней. Но таких настоящих. И от этого таких бесценных.
Рыжий никогда не отмечал тот день, который вроде бы считался днем его рождения.
Правда, иногда король контрабанды напивался почти что по наитию, оставляя после себя километровые счета и полностью разгромленное заведение. И, как ни странно, момент этого чудовищного загула неизменно совпадал с предполагаемой датой его появления на свет.
В этот раз все должно быть абсолютно по-другому.
Каце во что бы то ни стало решил подарить самому себе истинного Рауля. Не отягощенного высоким эосским саном, оказавшегося в другом мире, где никому нет дела до его истинного положения и научного величия. Где никто не будет метаться в припадках верноподданности, только потому, что окружающим выпало счастье дышать одним воздухом с одним из самых могущественных Блонди с одной из самых тоталитарных планет Содружества.
Такой роскошный подарок… Видеть почти детскую растерянность в его широко распахнутых глазах, опьяневших от отсутствия привычных социально-высоких стандартов и целого набора помпезных и громоздких сопроводительных бонусов…
Учить его осознавать свою ценность вне жестких танагурских контекстов.
Разбудить в нем то, что, несмотря ни на какие ухищрения Юпитер, до поры до времени все же дремлет в каждом из этих светловолосых гигантов.
Просто подарить. Себе – Рауля, Раулю – его самого.
Для того, чтобы уже никогда не пытаться играть по этим прокрустовым правилам.
Как бы это ни запрещалось.
И кто бы что ни говорил.
Еще восемь суток. Еще с пяток прибыльных операций.
Каце не замечает, что боевики глумливо хмыкают, тыча удивленно вздернутыми бровями в сторону неизвестно по какому поводу размякшего босса.
Рыжий ждет, когда мини-коммуникатор прошелестит специально выставленным сигналом. И на экране из электронного ничего возникнет еще не успевшее сбросить
непроницаемую маску Советника, такое любимое лицо.
Но сегодня что-то не так. Скоро десять. Но переговорник молчит. То есть, конечно, оживает, когда партнеры и подчиненные сообщают об очередной успешно пройденной стадии сомнительной аферы. Но это все не то. За целый день ни одного звонка.
Ни одного текстового сообщения. Возможно, занят. И не знает, как половчее прервать чей-то неожиданный визит. Либо полностью погружен во внезапную лабораторную беседу. Или же на экстренном Совете. Или просто спит.
Ведь до этого три ночи подряд – сплошной и безудержный трах.
Как будто в последний раз. Как будто на прощание…
От обрывка последней мысли неприятно холодеют кончики пальцев.
До конца погрузки осталось всего ничего. Но это муторное волнение, доводящее до желудочных спазм, заставляет бывшего фурнитура бросить все. И вот – Каце гонит безразличную к его душевному тремору машину. Забыв всякую осторожность. Распугивая дисциплинированные кары резким воплем стоп-сигнала. Почти на предельной. Оставляя на автобане оплавленные следы протекторов и отсчитывая бесконечно тянущиеся километры личным метрономом, состоящим всего из трех слов – «Не может быть».
Рыжий, почти вслепую летит к дому того, кто весь день не давал о себе знать.
Знать. Хочется знать, что все это дневное молчание – всего лишь смешная и случайная нестыковка неловких обстоятельств. Но почему так дрожат пальцы? Почему звериная кересская интуиция так больно дергает за веревочки провисших в натяжку нервов?
Ты плохо знаешь меня, Рауль.
Но, прежде чем я познакомлю тебя с разгневанным собой, я должен знать.
Я просто тупой ревнивец – или мой иллюзорный страх во сто крат реальней всех этих таких осязаемых и таких глупых надежд?
За сто метров на противоположной стороне. Безукоризненно иллюминированный вход в элитный комплекс. Слух и зрение. Все скрутилось в тугой узел охотничьего ожидания.
21.50. Едва бубнящее радио выдавливает из квадрополосной системы итоговый микс
последних амойских новостей.
Секунды дробят сведенные от ревнивого напряжения скулы. Огненные обрывки пепла прожигают рулевую оплетку. Хочется убить каждого, кто мешает ограниченному обзору лобового стекла.
21.55. Незатейливый и заротированный в хлам хит душит своей тупостью и уместно-навязчивым припевом:

Две луны теперь уже не вместе,
Мне в твоих объятьях не воскреснуть…

21. 57. Один-единственный удар сердца. И…
Знакомый до боли в промежности лимузин. Обычно Блонди пользуется этим нехитрым приемом для того, чтобы соблюсти хоть какой-то декорум. Почти в открытую привозя на представительских авто своих интимных гостей. Каце и сам не один раз был таким же пассажиром… Которого уже ждут в постели, вальяжно смакуя высокосортный стаут и нетерпеливо планируя предстоящие влажные забавы.
Бл***ь. Как же все просто. Смотри, смотри, влюбленный дебил! Напрочь забывший о том, что пристрастия Блонди так же переменчивы, как и межбанковские котировки черного рынка.
Тебе хорошо видно? Как начальник охраны и еще двое рангом поплоше ведут к ресепшн
невероятно красивого юношу. Слегка испуганного. Но такого изящного.
Смотри. Смотри хорошенько. Новый объект гораздо моложе – и уж точно привлекательней тебя. Даже из твоей бронированной скорлупы так хорошо видно, что у него идеальная кожа, блестящие русые волосы и бесконечные ноги. Такие стройные... И наверняка гибкие.
Если бы рыжий был Блонди – то от руля не осталось бы ничего. Только керамопластиковое крошево и ошметки кожи. Но Каце всего лишь гребаный человек.
Которого убивает каждый миг созерцания обычного для Эоса явления.
Замена старой игрушки на новую.
Каце не замечает крови и развороченной ладони, которая только что прервала недолгую пластмассовую жизнь накаркавшего тюнера.
Срочно. Куда-нибудь…
Как только руки снова начнут слушаться. А зачугуневшие стопы смогут нащупать педали управления. Немедленно заползти на дно любого, самого грязного и дешевого притона. И самому выдрать пропитанные сверхмощным ядом ревности мозги. Привыкай. Теперь ты титулован новым терновым статусом. Брошенный любовник.
Каце не замечает острых осколков и алых ручейков. Потому что уже никогда не сможет собрать этот разъезжающийся и трещащий по всем швам вечер.
В множащиеся с каждой секундой прорехи которого все равно настырно и почти издевательски просачиваются жалкие остатки…
Мгновенно погасших рассветов над уже ненужной и безвозвратно далекой планеткой.


В настоящий момент.

Угги Торм нервничал. Цель визита ему была более или менее понятна: не в первый раз его ангажируют для подобного рода работы. Но сегодня – особый случай: его дорогостоящие услуги внезапно понадобились второму лицу в сложной элитной иерархии этой странной планеты.
За красивыми и широкими плечами Угги осталась сотня подобных заказов. Срочных или не очень. Его мастерство ценилось очень высоко. Даже по эосским меркам никогда не считающих крЕдитов Блонди.
Стоимость его услуг обычно варьировалась от цены за скромную квартирку в не самом престижном районе Мидаса до… В общем, на один из последних гонораров можно было купить какой-нибудь перспективный сателлит.
Угги точно знал: в своем деле он лучший. И это подтверждалось каждым новым звонком и новым именем в списке клиентов.
История их семьи была трагичной и весьма обычной одновременно.
Тормы были насильно привезены на Амой несколько поколений назад откуда-то из самых глубин Федерации. Их уникальное фамильное умение позволило одному из предков Угги не только выжить, но и обрести долгожданное гражданство, а также заниматься любимым делом почти в открытую.
Вот и сейчас точеные ноздри Торма-младшего хищно втягивают воздух, уже почти пропитанный этим самым волшебным в мире запахом – запахом предстоящей работы.
Тонкие и чуть иззябшие пальцы греет тепло пока что бесформенного кома. Уже готового проснуться и ожить под его пальцами, такого податливого – и в то же время строптивого. Его личный райдер соблюден неукоснительно, и для полного успеха есть все, что нужно: хорошо освещенный и задрапированный редчайшей тканью подиум, напитки, фрукты и музыка. Не какой-нибудь ультрамодный «тунц-тунц», а нечто особенное.
То, что играют руками и душой на настоящих инструментах с такими сложными названиями. И такими хрупкими и всесильными струнами.
Еще несколько секунд – и очередной высокопоставленный клиент предстанет перед ним во всем блеске и величии своей элитной наготы.
Угги Торм уже слышит эти шаги. По ним можно сверять не только время, но и идеальный ритм.
Последние судороги волнения мгновенно растаяли под внимательным и чуть смущенным взглядом зеленых глаз.
- Добрый вечер, мистер Торм. Я – к вашим услугам, как, впрочем, и вы – к моим.
И к бесконечным стройным ногам палевой пеной стек невесомый шелк домашнего сьюта.

Рауль совсем не замечал ни мышечного напряжения, ни бесконечно медленно тянущегося времени. Его мало заботило то, что он стоит перед абсолютно чужим человеком совершенно обнаженный. Что по его телу задумчиво и азартно блуждают
серые, как танагурский предрассветный туман, глазищи.
Что чужие руки прикасаются к божественному рельефу, придавая послушным конечностям необходимый ракурс и изящество.
- Эээ... Для полной реалистичности я бы хотел, чтобы Вы... ну, в общем, подумайте о том, кто...
Угги даже не знал, как сказать господину Эму, что он бы предпочел более сильную и объемную эрекцию. Иначе...
Рауль утешал себя тем, что так надо, и в конце концов, просто вспоминал то, о чем и без лишней психологической стимуляции думалось практически постоянно.
…почти безумные карие глаза. Его вконец охреневший бандит со всем своим кересским самолюбием – и уке…
…Эму тогда нафиг не вперлись образцы протоплазмы с одной из погибших в ядерном эксцессе планет…
…просто это был единственный способ…
- Сделай это – и поймешь, нужно ли …
…Вкрадчивый голос Минка… ему легко советовать… он всегда брал все, что хотел и так, как хотел…
- Или найди себе пета по вкусу – иначе твоя правая рука совсем потеряет чувствительность!
…да… Рауль делал это с собой… неизменно представляя чуть ссутулившийся силуэт… руки в карманах… сизые кольца дыма… упрямый и наглый рот... и этот шрам… начинающийся на бледном, чуть нервном лице… и заканчивающийся где-то глубоко... в районе идеального сердца…
«М...мм… мудак… Я ннне... аа…»
…почти насильно, с усилием держа в горячих ладонях растрепанную рыжекудрую голову…
….« Су.. ка белоб.. ры.. сая..»
…да кто угодно… бледно-золотистые соски… торчат отнюдь не от удовольствия…
…худое напряженное тело все еще пытается сбросить с себя другое… которое уже не остановить… белоснежные руки стараются облегчить первый болевой шок… выглаживая, теребя, доводя…
- Великолепно, мистер Эм! Кажется, мы с вами нашли общий камертон!
…все началось, когда его не в меру длинный и острый язык… зачем-то лизнул кончик сигаретного фильтра… и это безукоризненное хамство высочайшей пробы… до сих пор отдается в ушах хриплыми и наглыми переливами…
«Эй, Блонди… слюни подбери… я тебе не Рики…»
…после этого все время хотелось проверить… что будет, если этот рот сомкнется на…
- Шикарно, просто безупречно!
Рауль так и не понял, в какой момент его рука сжала собственный член – для того, чтобы выпустить на свободу всю свою вынужденную тоску, взлетевшую ввысь вязким и бурным фейерверком.
- Это будет моей лучшей работой, ибо ничего красивей я еще не видел…
Чуть смазанный пережитым оргазмом, голос скульптора продолжает восторгаться и благодарить.
Да. Именно такой подарок для своего рыжего. Статуя из настоящей платины. И плевать, что в натуральную величину.
Макет из глины уже готов. Осталось только изготовить форму и произвести отливку.
Так часто называл меня «своим золотым»...
Я дарю ему себя. Без широкоплечего официального панциря, без стеснения, без недомолвок.
Чтобы ты всегда знал, Каце: «твой золотой» – только твой.

Спустя несколько суток после дня рождения Каце.

- Это был последний раз, когда я воспользовался твоим советом!
Рауль не без злости ждал, когда истерика, согнувшая Первого Консула почти пополам, наконец-то подойдет к своему логическому завершению.
Минк, обессилено тыча пальцем в советниково лицо, практически умирал от хохота:
- Ра… Рауууульььь!!! Я сказал воздержаться от свиданий, но... ухоххааа… не отказываться от общения!!!
Эм сердито сдувал свесившуюся справа прядь, неуклюже и настырно парируя:
- В разлуке, говоришь, чувства крепнут?
И, гордо сняв громоздкие дымчатые очки, яростно осветил консульский кабинет нежно-сиреневым фингалом.

@темы: люблю, жаль не моё